В 2025 году экономика Узбекистана заметно ускорилась по сравнению с предыдущими годами на фоне благоприятной внешней конъюнктуры. Согласно данным Национального комитета по статистике, за девять месяцев этого года валовый внутренний продукт (ВВП) вырос на 7,6%, превысив 1,3 квадриллиона сумов. По итогам этого года ожидается рост выше 7%, а ВВП превысит $145 млрд.
За январь-ноябрь темпы роста инфляции составили 7,5%, что заметно ниже аналогичного показателя 2024 года (11,1%). Годовая инфляция также составляет 7,5%. В конце года Центральный банк ожидает инфляцию в пределах 7,3%, что гораздо лучше предыдущих прогнозов.
С начала года узбекский сум укрепился к доллару более чем на 7%. В феврале курс доллара впервые превысил отметку 13 тыс. сумов, но затем стал постепенно падать. В конце ноября американская валюта торговалась ниже 11 900 сумов — это минимум с 10 августа 2023 года. В декабре курс валют находится в районе 12 тыс. сумов.
На фоне рекордного подорожания золота международные активы Узбекистана впервые в истории превысили отметку $61 млрд, подорожав наполовину с начала этого года. Более того, стоимость золота в хранилищах ЦБ достигло свыше $50 млрд. Также регулятор продолжил диверсифицировать золотовалютные резервы, нарастив покупку ценных бумаг — $1,52 млрд (2,49% от всех активов).
Spot обсудил с экспертом Юлием Юсуповым вновь отложенные реформы, ускорение экономического роста, причины замедления инфляции, последствия заметного укрепления узбекского сума к доллару, сложности со вступлением Узбекистана в ВТО, а также ожидания и опасения на 2026 год.
Каким для Узбекистана выдался 2025 год? Насколько оправдались ваши ожидания и опасения, озвученные в нашем прошлогоднем интервью?
Ожидания были связаны прежде всего с проведением базовых реформ, которые крайне необходимы нашей экономике, чтобы она могла обеспечить себе устойчивое развитие. Также были надежды на то, что процесс вступления в ВТО сможет подтолкнуть эти реформы. Опасения же были связаны с тем, что эти изменения не будут проведены или будут реализованы в недостаточной степени. О каких реформах идет речь? В сельском хозяйстве, в энергетике, дальнейшая либерализация внешнеэкономической деятельности, административная реформа, приватизация и снятие барьеров для бизнеса.
Если говорить о сельском хозяйстве и энергетике, то, к сожалению, никаких существенных подвижек нет. Какие-то небольшие изменения присутствуют, но вот, скажем, в энергетике все реформы свелись к повышению тарифов. Создание свободного рынка электроэнергии, приватизация электростанций — все это оставлено на будущее.
В сельском хозяйстве фермерам в начале года тоже дали какие-то небольшие поблажки в плане выбора кластеров и продажи излишков хлопка, но все это мизер, который на самом деле не меняет ситуацию кардинально. А ситуация такая, что фермеры до сих пор не являются свободными товаропроизводителями, а вынуждены выполнять государственный заказ, который, правда, сейчас называется по-другому, но от смены названия суть не меняется.
В плане приватизации больших подвижек также нет. Что-то приватизируется, но до сих пор этот процесс проходит непрозрачно, к нему остается много вопросов. Намеченные темпы приватизации не соблюдаются. Были планы на приватизацию банков, например, но покупатели особенно не находятся. Чтобы покупать акции крупных банков, нужна прозрачная корпоративная отчетность и понятные правила игры. А учитывая, что основные права собственности остаются за государством, понятно, что никакой прозрачности и защиты прав небольших акционеров не будет. Даже если это не мелкий акционер, а стратегический партнер, он все равно заинтересуется банком только тогда, когда все станет прозрачно, а правила игры будут четко определены.
Что касается административных барьеров ведения бизнеса и преград для внешнеэкономической деятельности, здесь тоже значительных сдвигов нет. Хотя в одном направлении все-таки забрезжил какой-то свет в конце тоннеля — это вопросы технических барьеров, сертификации и прочие разрешительные процедуры. Весной президент выступил по этому поводу, сказал очень правильные слова, указал на проблемы и на то, что нужно делать, но, к сожалению, как и во многих других случаях, реальных подвижек пока мало.
В качестве положительного примера можно назвать отмену экологического сертификата для электромобилей. То есть их долгие годы проверяли у нас в Узбекистане на наличие вредных выбросов! За это надо было получать сертификат. Трудно придумать что-нибудь более глупое. Наконец мы это отменили, и это считается большим достижением. На самом деле это лишь мизерная часть всей системы сертификации импортных автомобилей. То, что там происходит в целом — это полный кошмар, и он продолжает происходить. Опять-таки, какие-то испытания вроде бы отменили, но их же совсем недавно и ввели — я имею в виду дополнительные испытания для частников, завозящих автомобили.
В конце года отменили почти 1600 сертификатов со стороны ветеринарного контроля. Слава богу, что отменили. Но опять же, в системе сертификации остается огромное количество других проблем, и мало что меняется: чиновники просто забаррикадировались и не идут ни на какие уступки, не хотят ничего менять.
По поводу либерализации внешнеэкономической деятельности: есть большая надежда, что в новом году таможенные пошлины в связи со вступлением в ВТО снизятся, но уже конец года, должны утверждаться новые пошлины, но по ним тишина.
Что касается административной реформы, тут у меня даже надежд и особых ожиданий не было. Не хочет государство себя реформировать. Речь ведь о том, что надо вытащить государство из экономики, прекратить использовать административные методы, кардинально сократить экономические ведомства, а большую часть госведомств просто ликвидировать. Но об этом даже речи не идет.
Следующие ожидания были связаны с сокращением государственных заимствований и расходов, потому что они у нас огромные. Я многократно озвучивал эту цифру: открытые и скрытые госрасходы, то есть то, что реально тратят наши чиновники — это более 40% ВВП. Цифра совершенно немыслимая для экономики с таким уровнем развития. Такие огромные госрасходы означают колоссальную долговую и налоговую нагрузку, что мешает экономике развиваться и делает нашу продукцию неконкурентоспособной.
Государство покрывает эти расходы не только за счет налогов, но и за счет займов. Надежды на то, что оно сократит объемы заимствований, не оправдались: госдолг продолжает расти. Причем долги берет теперь не только правительство, но и государственные компании. Все это негативно сказывается на частном секторе, делая его менее конкурентоспособным: это и высокие налоги, и более высокие процентные ставки на внутреннем рынке, так как чиновники «забирают» деньги из экономики через заимствования. Последствия для развития соответствующие.
За 9 месяцев 2025 года экономика Узбекистана выросла на 7,6%. По итогам года Минэкономфин ожидает рост на уровне 7−7,5%, что значительно выше первоначального прогноза в 6%. С чем, по вашему мнению, связано такое ускорение темпов развития?
Да, темпы экономического роста сохраняются довольно высокие, но они все еще недостаточны для того, чтобы можно было говорить о каком-то кардинальном переломе, который позволил бы Узбекистану достичь среднемирового уровня ВВП на душу населения в какой-то исторически приемлемый период. Это во-первых.
Во-вторых, с чем связаны эти сравнительно высокие темпы? На мой взгляд, тут три фактора. Первый — сохраняется импульс от реформ 2017−2019 годов. Они действительно освободили частный бизнес от многих барьеров, и он продолжает развиваться под воздействием того толчка.
Второй фактор — это госинвестиции либо инвестиции, которые осуществляются за счет льготных кредитов, налоговых послаблений и субсидий. Это тоже ускоряет рост, особенно в сфере строительства. Но я думаю, что это не очень качественный рост. Госинвестиции по своей природе неэффективны, а когда частные инвестиции делаются только под воздействием привилегий и преференций — это неустойчивое развитие. Часто такие вложения уходят просто «в песок».
Третий фактор — рост экспорта. Он неплохо вырос в этом году, но главные причины здесь — возросшие цена на золото и объемы его продажи. Еще один фактор, более позитивный — это рост экспорта услуг, прежде всего туристических. Турсфера выросла неплохо: думаю, по итогам года рост будет где-то в полтора раза. Это хороший, качественный рост, за который стоит порадоваться.
В августе президент анонсировал масштабные меры поддержки текстильных кластеров на 7 трлн сумов. Среди них — субсидии производителям хлопка, отмена пошлин на ткани, снижение соцналога до 1% и списание пеней по старым долгам. Однако экспорт текстиля продолжает снижаться. Почему отрасль уже несколько лет находится в состоянии кризиса, несмотря на преференции?
Экспорт текстиля в этом году сократился весьма существенно. С чем это связано? Как ни парадоксально — со снижением мировых цен на хлопок. Казалось бы, когда сырье дешевеет, должна снижаться и себестоимость продукции, а продажи — расти. Но у нас нерыночная экономика, особенно в текстильном секторе и сельском хозяйстве. Наши текстильщики имели важное преимущество: они могли покупать хлопок дешевле, чем на мировом рынке, за счет того, что фермеры не являются свободными производителями. Фермеры до сих пор прикреплены к кластерам и обязаны сдавать хлопок по фиксированной цене.
Да, в последние годы эта цена поднялась по сравнению с тем, что было до 2017 года, и выращивать хлопок стало чуть выгоднее, но это все равно нерыночная цена. Как правило, она была ниже мировой. И опустить ее вниз уже не получается. А когда мировая цена падает, преимущество кластеров, основанное на эксплуатации фермеров (покупке хлопка по заниженной цене), теряется. Его просто больше нет. Это первая причина.
Вторая причина: доллар по сравнению с сумом упал, а многие текстильщики работают именно с этой валютой. Они экспортируют за доллары и теперь получают в сумовом выражении меньше денег. Экспорт становится невыгодным. От падения доллара они пострадали очень сильно, так как в текстильном секторе маржа и так небольшая. Вы спросите: почему они продают за доллары, если экспортируют, как правило, это не в Америку? Так получилось, что они брали кредиты в долларах и подписывали долгосрочные контракты на продажу тоже в долларах. Даже если товар идет в Европу или Турцию, контракты все равно долларовые. В итоге в сумах они выручают меньше.
Вот два ключевых фактора: отсутствие аграрной реформы (нерыночные отношения в хлопковом секторе) и падение курса доллара. Все это делает нашу текстильную продукцию на внешних рынках неконкурентоспособной. И это хорошая иллюстрация тезиса, который я озвучиваю многие годы: антирыночными методами невозможно создать и поддерживать предприятия и отрасли в долгосрочном плане. В краткосрочном периоде, да можно. Но в перспективе рынок вас все равно накажет, и вы потерпите фиаско.
Недавно вице-премьер Джамшид Кучкаров заявил, что Узбекистан достигнет статуса страны с доходом выше среднего раньше намеченного. К 2030 году планируется увеличить ВВП до $200 млрд, а показатель ВВП на душу населения — до $5 тыс. Разделяете ли вы оптимизм властей?
$5 тыс. а душу населения к 2030 году — это не доход «выше среднего». Есть официальные формулировки, но на самом деле средний доход в мире находится в районе $12 тыс. Так что до этого значения нам еще расти и расти, а в 2030 году это значение будет еще выше.
Дойдем ли мы до планки в $5 тыс. к 2030 году? Понимаете, это вещи очень условные. Они не говорят о реальном экономическом росте в тех темпах, которые обозначены. Все дело в том, что расчет идет в долларах, и огромную роль играет его курс.
В этом году доллар по отношению к суму упал, и наш ВВП в долларовом выражении сильно увеличился. Соответственно, вырос и ВВП на душу населения. Но это не значит, что в такой же пропорции увеличились реальные доходы людей.
Поэтому достигнем мы $5 тыс. или нет — это мало о чем говорит. Можем и достичь. Если доллар продолжит падение, мы и раньше этой цифры добьемся. Это не так сложно, если американская валюта будет «некрепкой», а мы все считаем в ней. До 2025 года доллар был хорошей основой, опираясь на которую можно было делать сравнительный анализ. Сейчас, к сожалению, это не так. Курс доллара упал во всем мире, и перспективы непонятны. Поэтому я бы не уделял большого внимания именно этой цифре.
В 2025 году курс доллара впервые за долгое время не только не вырос, но и заметно снизился. С чем связано укрепление национальной валюты? Как это повлияло на цены и кто в итоге оказался в выигрыше: потребители, бюджет, импортеры и производители/экспортеры?
Давайте уточним: об укреплении национальной валюты нужно говорить в номинальном и в реальном выражении. Номинально — да, сум никогда так не укреплялся. Все прошлые годы он падал по отношению ко всем основным валютам, за редким исключением. По крайней мере, к доллару, евро, юаню, иене и франку он всегда снижался (за исключением небольших краткосрочных колебаний). Ключевая причина — наша довольно высокая инфляция, которая была мощным фактором обесценивания сума.
В этом году впервые сум укрепился номинально по отношению к доллару, и не только к нему, но и, например, к иене, юаню и даже чуть-чуть к фунту стерлингов. Хотя по отношению к евро или рублю сум все-таки упал: за год курс евро вырос примерно на 4,5%, а рубль — на целых 14%. Это номинальные изменения.
Но надо различать номинальный курс и реальный. В реальном выражении курс сума укреплялся по отношению к тому же доллару и в 2022 году, и в 2024-м, а в этом году он укрепился особенно сильно. И к евро он тоже укрепился в реальном выражении. Что значит реальное укрепление сума? Это значит, что девальвация отстает от инфляции. То есть внутренние цены ростут быстрее, чем падает курс сума. В результате даже при номинальной девальвации курс сума может в реальном выражении расти. А в этом году он даже номинально рос.
Реальное укрепление сума — это не только феномен 2025 года. В 2022 году это было связано с войной в Украине, притоком денег релокантов и ростом экспорта. В 2024-м — тоже последствия войны, доходы от мигрантов и рост цен на золото. Почему же в этом году произошло такое мощное укрепление?
Фактор номер один — это взрывной рост стоимости золота. Сейчас оно стоит около $4500 за унцию, а в начале года было $2500−2600. Посмотрите, какой скачок! Соответственно, наш экспорт золота за 10 месяцев вырос на 53% по сравнению с прошлым годом. Сейчас золото составляет 49,3% от всего нашего товарного экспорта. Это очень много. Мы превысили значения рекордного пандемийного 2020 года (45,4%).
Другой фактор — рост туристических услуг. В стоимостном выражении они выросли примерно в полтора раза. Услуги теперь на втором месте в структуре экспорта после золота. Также неплохо увеличился экспорт фруктов, овощей и урана (в стоимостном выражении). Плюс доходы мигрантов и внешние займы правительства и госкомпаний — все это обеспечивает приток валюты и укрепляет курс.
По поводу выигравших и проигравших. Реальное укрепление курса стало фактором обуздания инфляции. Когда национальная валюта крепнет, импортные товары должны становиться дешевле. Правда, у нас они так сильно не подешевели, потому что из Америки мы покупаем мало, а в Европе и России валюты (евро и рубль) по отношению к суму все же выросли номинально. Но темпы роста цен на импорт все равно были ниже общей инфляции. В этом смысле потребители выиграли.
Также выиграли заемщики, особенно те, кто отдавал долги в долларах. Тут потирает руки наш Минэкономфин: кто-то даже считал, что государство на этом выиграло миллионы долларов (1,3 трлн сумов — прим. Spot). Частные заемщики, бравшие кредиты в валюте, а доход получающие в сумах, тоже в плюсе — из-за падения курса доллара выплаты обходятся им дешевле.
Проиграли экспортеры. При реальном укреплении курса экспорт становится менее выгодным, наши товары на мировом рынке дорожают. Проиграли и местные производители, конкурирующие с импортом: на иностранные товары цены росли медленнее, чем на внутренние, и импорт стал более конкурентоспособным.
И еще важный момент: когда мы говорим о падении доллара к суму, нужно понимать, что у этого процесса две составляющие. Первая — внутреннее укрепление сума. Вторая — то, что доллар в принципе падал ко всем валютам. Я связываю это почти исключительно с политикой Трампа и его непредсказуемостью. Доверие к американской экономике падает, спрос на доллар для инвестиций сокращается. Непредсказуемость Трампа означает нестабильность мировой экономики, а в такие периоды всегда растет спрос на золото.
То есть, обобщенно: главный фактор укрепления сума к доллару — это «фактор Трампа». Он привел к падению мирового спроса на доллар и к рекордному росту цен на золото. Оба фактора сработали на то изменение курса, которое мы наблюдаем.
Какое событие уходящего года вы бы назвали главной «победой», а какое — главным «провалом»?
Каких-то грандиозных побед я бы не назвал. Но выделю то, что в плане сокращения барьеров для бизнеса были приняты определенные меры. Пусть не радикальные, но барьеры снижались. Я уже говорил об отмене почти 1600 сертификатов ветеринарной службы в конце года. Были и другие шаги по сокращению административного давления. Сейчас это одна из ключевых проблем: зачастую бизнес тратит огромные деньги и время на совершенно бессмысленные процедуры, смысл которых — просто кормить армию чиновников, сидящих на выдаче бумажек.
Хотел бы отметить событие, которое, возможно, осталось не очень заметным — либерализацию внешнеэкономической деятельности. 27 ноября президент подписал закон, снижающий таможенные пошлины для импорта из стран, с которыми у нас нет режима наибольшего благоприятствования. Раньше, если у нас не было договора с какой-то страной или таможенники не могли установить происхождение товара, пошлины удваивались. Это было серьезным барьером. Сейчас эту практику двойных пошлин фактически отменили, заменив их на гораздо более низкие ставки (5, 10, 15%). Очень важный шаг, тем более что при вступлении в ВТО нам все равно пришлось бы это сделать.
Плюс есть подвижки в финансовом секторе: исламское финансирование и микрокредитование. Там устранили многие барьеры в нормативной базе, и это большой плюс.
Главный провал, как и во многие предыдущие годы — это не то, что сделано не так, а то, что не сделано. Мы до сих пор не провели жизненно необходимые реформы: аграрную, энергетическую, административную. Не либерализовали до конца внешнюю торговлю. В этом плане мы опять потеряли год. Были исключения — 2017-й (валютный рынок), 2018-й (банковская сфера и денежное обращение), 2019-й (налоговая реформа). Но многие реформы, которые нужно было проводить еще в девяностые, до сих пор буксуют.
Годовая инфляция в 2025 году последовательно снижалась — с 10% в январе до 7,5% к декабрю. При этом базовая инфляция опустилась до 6,3%. ЦБ прогнозирует итоговый показатель на уровне 7,3%. Каковы фундаментальные причины этого замедления и насколько равномерно оно распределено по группам товаров и услуг?
В целом по инфляции: цель в 5% была поставлена давно, и ее постоянно переносят из года в год. Поэтому то, что мы чуть снизили показатели в этом году — бог весть какая гордость. Мы давно должны были достичь пяти процентов, а не семи-восьми.
Почему в этом году замедлилось? Денежно-кредитная политика сейчас не такая мягкая, как раньше, что ограничивает эмиссию. Надеюсь, сокращается и количество льготных кредитов — одного из главных факторов инфляции в нашей стране. Хотя точной статистики я давно не видел, но, судя по риторике руководства, от этой практики пытаются отказываться.
ЦБ планирует достичь таргета в 5% к 2027 году. Насколько устойчивым, по вашему мнению, стал процесс замедления инфляции? Видите ли вы риски, которые могут вновь заставить регулятор перенести сроки достижения цели?
Есть внешние факторы инфляции: мировые цены на продовольствие и энергоресурсы. В этом году с энергией на мировых рынках не все однозначно, но вряд ли это стало ключевым фактором у нас.
Главные риски — внутренние. То, что у нас называют «либерализацией энергетического сектора» — на самом деле не либерализация, а просто перекладывание субсидий с плеч государства на шею потребителей. Реформ в секторе как не было, так и нет, просто повышают тарифы. А это мощный фактор инфляции.
То же самое касается лекарств. Ужесточение правил регистрации импортных препаратов привело к скачку цен. Введение НДС для медицинских учреждений также отразилось на стоимости медуслуг. Ну и, конечно же, бюджетный дефицит, который частично финансируется за счет денежной эмиссии — это по-прежнему серьезный фактор, подпитывающий инфляцию.
В текущем году регулятор начал раскрывать средние ставки по кредитам, ограничил переплаты по микрозаймам и ужесточил требования к банкам в отношениях с физлицами. Почему ЦБ так озаботился долговой нагрузкой населения? Существуют ли реальные риски системной закредитованности?
Конечно, существуют. Наше население еще не привыкло, не имеет достаточного опыта и необходимых знаний для таких финансовых операций, как потребительское кредитование. Люди зачастую влезают в совершенно безумные долги и потом не могут их вернуть. Это, с одной стороны, усиливает социальную напряженность, а с другой — вредит банковской стабильности. Поэтому немудрено, что Центральный банк этим озаботился и вводит подобные ограничения. Здесь он в своем праве.
Плюс вспомните, сколько было случаев разного рода мошенничества: и с картами, и со счетами, и с получением кредитов на чужой паспорт. Все это — и социальные риски, и угроза финансовой стабильности. И то и другое допускать нельзя.
Несмотря на замедление инфляции, в марте ЦБ повысил основную ставку до 14%. Насколько обоснована такая жесткая политика в текущих условиях? Ожидаете ли вы смягчения курса и снижения ставки в 2026 году?
У нас нет «ставки рефинансирования» в классическом понимании, у нас есть учетная ставка. Она используется скорее как единица измерения: к ней привязаны льготные и государственные кредиты. А на кредиты коммерческих банков она практически не влияет, потому что Центральный банк не выдает им средства свободно по этой ставке. Может дать, а может и нет. Ну сами подумайте, если бы банки могли взять кредит у ЦБ под 14%, стали бы они привлекать средства на депозиты под 20−22%, или под 25−27% как это было год назад? Поэтому сама по себе величина ставки на инфляцию напрямую не воздействует.
Влияние есть лишь в плане упомянутых льготных кредитов. Если снижать учетную ставку, то льготные кредиты станут еще дешевле, а они ведь привязаны к ней. Возможно, именно из этих соображений ЦБ ее не снижает или даже повышает. Только в этом ключе она может влиять на инфляцию. В странах с рыночной экономикой схема иная: ЦБ снижает ставку рефинансирования, банки свободно берут по ней деньги и выдают больше дешевых кредитов частному сектору. У нас эта схема в таком виде не работает.
В сотый раз повторяю, в том числе преподавателям экономической теории: у нас все еще нерыночная экономика, поэтому макроэкономические закономерности и механизмы госрегулирования, прописанные в учебниках «Макроэкономики» у нас большей частью не работают!
ЦБ выдал первую лицензию микрофинансовому банку, а закон об исламских финансах направлен в Сенат. Станут ли эти институты популярными в Узбекистане и способны ли они создать реальную конкуренцию традиционным банкам?
Ну конечно, станут. Вспомните, как работали кредитные союзы еще при первом президенте Исламе Каримове, каким спросом пользовались их услуги. Прежде всего потому, что банки не выполняли свою главную функцию — выдачу кредитов на свободном рынке. Там все было настолько зарегулировано, что получить деньги было крайне сложно, даже при формально низких ставках. И предприниматели шли в кредитные союзы, хотя ставки там были в два-три раза выше банковских.
Микрофинансовые организации создают реальную конкуренцию банкам, и это замечательно. Они нацелены на свою нишу, которая у нас, к сожалению, была в упадке после закрытия кредитных союзов.
Что касается исламского банкинга — это тоже отличная вещь. Долгое время он не развивался, так как не было нормативной базы. Не знаю почему, но власть как-то не очень хотела этого.
Между тем огромное число людей и предпринимателей не вкладывают деньги в банки и не берут кредиты именно из религиозных соображений: ислам запрещает давать или брать деньги в рост под фиксированный процент. Исламское финансирование обходит этот запрет законным путем. Люди смогут войти в финансовый сектор, не нарушая своих принципов. Это даст мощный толчок и бизнесу, и всей экономике Узбекистана.
За 10 месяцев объем внешней торговли вырос на 21,5% ($66,5 млрд). Экспорт растет опережающими темпами, а отрицательное сальдо сократилось. Это результат исключительно подорожания золота или связано с другими факторами, включая искусственное ограничение импорта через тарифные и нетарифные меры?
Искусственное ограничение импорта, конечно, существует, но я не заметил в 2025 году каких-то радикально новых мер, которые могли бы так сильно на него повлиять. Да, были точечные решения: дополнительные испытания для импортных автомобилей, сложности с регистрацией лекарств, ограничение на завоз товаров с зарубежных торговых площадок и прочее. Это сказалось на конкретных отраслях, но я не думаю, что это ключевой фактор. Импорт-то в долларовом выражении все равно вырос, а не сократился.
Более того, в условиях роста реального курса сума и падения доллара импорт становится дешевле и, по идее, должен расти еще быстрее. Возможно, он и вырос, но ушел в тень. Бизнес и население обходят барьеры, которые продолжают придумывать чиновники, за счет контрабанды и «серых» схем. У меня нет точной статистики, но дополнительные ограничения могли сказаться на официальных цифрах импорта, но не на его реальных объемах.
2025 год ознаменовался дальнейшей экспансией Китая в экономику Узбекистана. Открыто более 1500 компаний с китайским капиталом, КНР лидирует в импорте (особенно электромобилей). Видите ли вы экономические риски в такой зависимости? Удается ли Ташкенту эффективно балансировать влияние Пекина связями с США, Европой и странами Азии?
Китай сейчас становится главным внешнеторговым партнером. Он всегда был одним из основных, но сейчас выходит на первое место и как торговый, и как инвестиционный, то есть становится нашим ключевым экономическим партнером. Это вполне закономерно: мощная промышленная держава находится рядом с нами и выигрывает в конкурентной борьбе, предлагая более дешевые товары, чем другие торговые партнеры. Отсюда и такая большая доля в импорте. Китайские инвесторы заинтересованы вкладывать капитал, поэтому их доля в инвестициях, идущих в Узбекистан, столь значительна.
Конечно, в зависимости от одной стороны, будь то Китай или Россия, нет ничего хорошего. Необходимо диверсифицировать и инвестиционные потоки, и импорт. Но сделать это непросто: китайская продукция объективно более конкурентоспособна. А если другие инвесторы не проявляют активности, мы не можем отказываться от китайских вложений. Чтобы извлекать из этого пользу, а не только риски, все зависит от нас самих.
Если речь идет об обрабатывающей, пищевой или легкой промышленности, то здесь инвесторы приходят на свой страх и риск и работают так же, как и местные предприниматели. В этом я не вижу больших рисков. Главное, чтобы они производили конкурентоспособную продукцию на территории Узбекистана для экспорта или внутреннего рынка. Это положительный фактор.
Риски возникают, когда китайские инвесторы приходят в добывающую промышленность или сельское хозяйство. Эти риски связаны с правами на природные ресурсы (полезные ископаемые, землю). В сельском хозяйстве у нас нет частной собственности на землю, поэтому китайских инвесторов там практически нет. А вот в добывающей промышленности они крайне заинтересованы. Здесь инвестор заключает договоры с государством на разведку, добычу и экспорт полезных ископаемых. Государство должно получать основную часть природной ренты через налоги и условия контрактов, когда за само разрешение на добычу уплачивается значительная сумма.
Все зависит от того, насколько эффективно мы отстаиваем свои интересы: извлекаем ли пользу для страны или позволяем на нас зарабатывать. Существуют риски, что наши природные ресурсы будут использовать «на дармовщину», при этом загрязняя окружающую среду. Такие угрозы напрямую связаны с коррупционной составляющей. Если чиновники за взятки подписывают невыгодные для страны договоры — это наша внутренняя проблема, с которой мы должны бороться сами.
Какие у вас ожидания, надежды и, конечно, опасения на 2026 год? Какие реформы вы бы хотели увидеть в первую очередь?
Прежде всего я бы хотел увидеть аграрную и энергетическую реформы, а также продолжение банковской и налоговой реформ. По поводу налоговой реформы я писал статью: предлагаю ввести дифференцированные ставки НДС и отказаться от налога на прибыль. Крайне важно продолжение либерализации внешнеэкономической деятельности. Конечно, необходимы преобразования и во многих других секторах: в пенсионной системе, в сфере образования и здравоохранения. Бизнес очень ждет устранения административных барьеров, связанных с разрешениями и сертификацией.
Хотелось бы, чтобы 2026 год стал годом реальных реформ, но опасение связано с тем, что он в очередной раз им не станет.
Хочу остановиться подробнее на либерализации внешнеэкономической деятельности. Почему именно на ней? Потому что мы провозгласили задачу вступить в ВТО в 2026 году. Переговоры проведены уже почти со всеми странами, осталось совсем чуть-чуть. Правда, недавно представитель президента по ВТО Азизбек Урунов выступил с тем, что партнеры не очень спешат одобрять все наши условия. Насколько я понимаю, возникли сложности, связанные с тем, что партнеры настаивают, чтобы мы выполнили требования по прозрачности данных и провели необходимые реформы, которые обычно проводятся при вступлении в ВТО. Но так как на этот раз их вопросы и требования касаются очень уж «чувствительных» тем, а именно льгот для «блатных» компаний.
Наши чиновники сопротивляются, очень не хотят проводить такие изменения. Это реформы, связанные с отменой разного рода льгот для отдельных компаний и секторов, которые у нас активно этими привилегиями пользуются и всем хорошо известны. Если говорить об опасениях, то я боюсь, что интересы чиновников окажутся сильнее интересов общества и мы не вступим в ВТО в 2026 году именно из-за нежелания — назову вещи своими именами — отменять «коррупционные кормушки».
В этой связи есть показательный «мини-кейс», связанный с либерализацией внешней торговли, который как раз относится к моим опасениям. У нас последние несколько лет на довольно значительную категорию товаров устанавливалась нулевая таможенная пошлина отдельными решениями президента. Это мясо-молочная, рыбная продукция, яйца, овощи, фрукты, мука, кондитерские изделия, шоколад, средства гигиены, детская одежда, обувь и прочее.
Мы уже как бы привыкли к этому и не замечаем, но на самом деле все пользуемся этим послаблением. Оно отражается в ценах — они более низкие, чем были бы при пошлинах, прописанных в основных документах. Это также способствовало легализации рынков: пропал смысл завозить эти товары контрабандой или по «серым» схемам. Да и бюджет остается не в накладе, так как с легального импорта платится НДС. Последнее такое установление нулевых ставок было в конце прошлого года, и оно распространяется до 1 января 2026 года.
И вот который год подряд в конце декабря сохраняется ситуация неопределенности: будет ли продлена нулевая пошлина? Если ее просто отменить и не возобновить, ставки резко подскочат, что вызовет огромные сложности на рынках. Цены вырастут, и мгновенно увеличится объем «серого» импорта и контрабанды.
Каждый раз это повторяется. До последнего момента никто из тех, кто связан с импортом, не знает, чего ждать. Все нервничают. Большинство людей, которые на самом деле являются главными бенефициарами этих нулевых пошлин, даже не догадываются об этой проблеме. А те, кто понимает последствия, ждут решения до самого последнего момента. Сейчас традиционно неизвестно, как решится этот вопрос.
Возможно, это связано с процессом вступления в ВТО: может быть, руководство не видит смысла в продлении временных мер, если пошлины все равно придется снижать на постоянной основе. Или же решение затягивается из-за опасений, что мы не войдем в ВТО в 2026 году. Я очень надеюсь, что эти пошлины будут обнулены снова, причем не временно, а постоянно, или хотя бы снижены до приемлемого уровня. Возврат к политике протекционизма восстановит все старые проблемы: высокий уровень коррупции, теневой экономики и высокие цены.
В целом мои главные ожидания связаны именно со вступлением в ВТО. Это потребует от нас снижения тарифных и нетарифных барьеров, устранения льгот и дотаций, ограничивающих конкуренцию. Все это вместе взятое должно дать хороший толчок для развития экономики. Это не будет быстрым процессом, но это необходимое условие и предпосылка для того, чтобы экономика росла дальше. Это мое главное ожидание, наряду с надеждой, что и другие жизненно важные реформы будут наконец начаты и продолжены.
И еще об одном риске для долгосрочного развития нашей экономики. Он связан с резким ростом экспорта золота в предыдущие годы и особенно в этом году. Последствия подсаживания на «золотую иглу» следующие:
- Зависимость от мировой конъюнктуры.
Экономика страны становится зависимой от колебаний мировой конъюнктуры золота и от объемов его добычи. Цены могут упасть или добыча сократиться и это будет означать спад в нашей экономике или замедление ее роста. - «Голландская болезнь».
Масштабный экспорт сырьевых товаров ведет к завышению реального курса национальной валюты, что уменьшает конкурентоспособность местной продукции и тормозит развитие отраслей, ориентированных на экспорт и конкурирующих с импортом (это главным образом обрабатывающая промышленность и сельское хозяйство). Это называется «голландской болезнью». - Рост роли государства и коррупционные риски.
Доходы от золота идут большей частью государству, что расширяет возможности дальнейшей экспансии чиновников в итак до предела забюрократизированную экономику. Плюс — это дополнительный потенциальный источник для коррупции. - Ослабление стимулов к реформам.
Наконец, как показывает опыт некоторых других стран, высокие государственные доходы от экспорта сырьевых товаров могут уменьшить стимулы (и без того уже в последние годы ослабленные) к проведению рыночных реформ. Денег в бюджете на хотелки чиновников будет хватать. Зачем развивать частный сектор и конкуренцию, создавать благоприятную деловую среду для привлечения инвестиций в такой ситуации? Ведь, «итак, все хорошо»… Вот таких последствий очень бы хотелось избежать.
